Наука по понедельникам. Городим огород

Сегодняшняя наша публикация в проекте «Наука по понедельникам» также будет посвящена повести «Ода русскому огороду». Точнее, статье о ней Валерия Доманского, доктора филологических наук, профессора Томского государственного университета.

Называется она «Ода русскому огороду» В.П. Астафьева и национальные модели мира»

Мы публикуем ее с небольшими сокращениями.

В.П. Астафьев это глубоко понимал и чувствовал, все это отозвалось, откликнулось, художественно переплавилось им в лирически-пронзительную «Оду русскому огороду», произведение, написанное высоким, выспренним «штилем».

В «Комментариях» к своей «Оде» он писал о том, с какими трудностями ему пришлось столкнуться из-за названия при ее публикации в «Нашем современнике». Редакторы обвиняли писателя в том, что он неверно понимает жанр оды, требовали, чтобы это жанровое определение было снято из заглавия. Повторялась история с «поэмой» Гоголя «Мертвые души». В. П. Астафьеву все же удалось тогда отстоять неклассическое употребление жанра оды, и это очень важно, потому что в его произведении жанр определяют не чисто формальные признаки, а его пафос, способ лирической медитации. Другого такого произведения, в котором так щемяще-трогательно был бы воспет каждый овощ огорода, каждая его травинка, «живое тепло огородной борозды», не отыскать в русской литературе. <…> С другой стороны, суть здесь не только в этом любовном воспевании. В детском восприятии, отрефлексированном потом сознанием взрослого человека, автора, огород предстает как утраченный рай на земле, место, где человек был счастлив? как нигде и никогда потом в жизни. И это счастье — не романтическая мечта о чуде, а чудо, возникающее в реальности. Замкнутое пространство дома расширяется за счет огорода. Мир предстает для ребенка огромным и неисчерпаемым в своих локусах, картинах, красках и запахах. Огород — это проекция природы в социум, культуру. Он и отгорожен от «чужого мира» — составляет «свой мир» (в этом и проявляется семантика слова «огород»), но он и часть этого мира, поскольку всегда органично примыкает к природным объектам: полю, роще, лесу, водоему. И здесь, в этом расширяющемся пространстве, закладываются те первоосновы жизни человека, которые определяют его судьбу в дальнейшем.

Астафьевский огород вписан в сложившиеся модели национального космоса, получившие художественное воплощение во многих произведениях русской литературы. Первой такой моделью является изба (Н. Клюев) или дом (Ф. Абрамов). Так, для Н. Клюева изба — космос в миниатюре, со своим низом (земляным полом) и верхом («шеломом»), т.е. крышей, где «роятся звезды», своим иконным Спасом, домашним урожайным Богом <…> Это пространство расширяется за счет крестьянского подворья: тына, забора, риги, сарая, амбара, кладовых. Крестьянское подворье (А. Солженицын, В. Белов) исполняет функции жизнеобеспечивающей культурной среды в ее посредничестве с домом, домашними животными и скотом, огородом, окружающей природой. Без крестьянского подворья не быть ни дому, ни огороду — все вместе представляет единую хозяйственную и культурную экосистему.

Еще одной важнейшей моделью культурного космоса выступает сад — главная составляющая дворянской усадьбы с ее сложившейся философией «приютного уголка», «золотого века», Аркадии. <…> В известной книге «Поэзия садов» Д. С. Лихачев рассматривает сад как эстетическую систему, выступающую идеальной моделью реальности, раем на земле.

Функцию сада в русской крестьянской традиции выполнял огород (Русский Север и Сибирь) или огород и садик (юг России). Эти обе вариативные модели крестьянского космоса определяются как природно-климатическими, так и этнологическими факторами. Например, для известного писателя и советского кинорежиссера А. Довженко огород и сад составляют одно целое, один локус органично включен в другой, иногда даже трудно отличить, это растение — садовая или огородная культура. Все вместе они составляют единый океан зелени земли обетованной, а ограда (тын) отделяет от внешнего мира огород и сад одновременно.

В «Оде» В. Астафьева огород с его бесчисленным «населением» — миром флоры и фауны — постоянный объект возвышенной медитации лирического героя Мальчика и автора. Собственно эпический сюжет в «Оде» отсутствует, имеется только несколько сюжетных очерков — своеобразных «эпических отступлений»: «В бане», «На коленях у деда», «Девочка». Главное в «Оде» — лирический сюжет, который образуют переплавленные и переосмысленные в сознании взрослого детские ощущения и впечатления, связанные с колыбелью детства Мальчика — огородом. Причем он заключает в себе и обобщенное значение, так как является составляющим компонентом крестьянского космоса, но это еще и конкретный сибирский огород — без садика, без прясла между соседскими усадьбами, со своеобразным подбором огородных культур, обусловленным как климатическими условиями, так и ментальными характеристиками сибиряка, точнее, сибирячки. Не случайно, воспевая огород, автор поет хвалу его хозяйке, считая, что если

Ее трудолюбие, мудрость, радение, даже характер — все проверяется огородом:

Воспевая земледельческий труд, писатель, следуя жанру оды, формулирует свою триаду «огородной» эстетики и этики:

Созданный по таким критериям огород является для В. Астафьева идеальным произведением степенной русской женщины, сибирячки.

<…>

Устройство степенного астафьевского огорода во многом мотивируется и возрастом его хозяев — бабушки и деда. Как известно, архетипическое значение этих образов связано с житейской мудростью, передачей жизненного опыта детям и внукам, которые продолжат их дело, будут связующим звеном в цепи поколений, участвующих в создании и сохранении культурных традиций, в данном случае традиций земледельческой культуры.

То, что в астафьевской «Оде» огород вспахивают и возделывают старики, — символично. В трактате «О старости» Цицерон, любовно рассказывая о прелестях труда земледельца, которым занимались почтенные люди, мудрецы, пел похвалу старикам, отмечая, что их деятельность — прежде всего забота о новых поколениях, о будущем: «Для другого поколения дерево сажает».

Показательна в «Оде» сцена распашки и сева огорода. Начинается она на высоком регистре, с молитвы перед этим сакральным действием:

Как видим из текста, молитва деда была обращена к Флору и Лавру, христианским святым, покровителям коней, а молитва бабки — к более древним, славянским, языческим богам — богине плодородия, самой матушке Земле. Затем сам процесс пахоты описывается как-то просто, даже обыденно, но в этой простоте и заключается величие земледельческого труда, представляющего именно труд, усилие, а не красивый карнавал:

Эта традиция амбивалентности изображения крестьянских работ имеет свои истоки в русской классике — произведениях Н. Некрасова, Я. Полонского, И. Никитина, Л. Толстого. Для ребенка же земледельческий труд оборачивается сначала только «нарядной своей стороной» (Н. А. Некрасов), поскольку малышу в нем открывается, прежде всего, занимательная, познавательная и эстетическая сторона. Благодаря этому земледелие является великой школой воспитания, трудолюбия, любви к родной земле нравственных начал человека.

Этот мотив отчетливо звучит в астафьевской «Оде»:

Воспевая русский огород, Астафьев показывает его как многоуровневую экосистему, которая разворачивается в разные часы суток и времена года. Разумной чередой год за годом протекает жизнь огорода, каждый раз мы присутствуем во время его пробуждения, точно при сотворении мира:

Величественно и торжественно звучат астафьевские строки, читаешь текст — и понимаешь, что это настоящая поэзия.

Невозможно до конца постичь динамичную, сложную жизнь огорода, его звуки, краски, запахи, воспринять бесконечное множество его растений, живых организмов:

И эта сложная жизнь перетекает в сознание Мальчика, переполняет его душу красотой и любовью. Так рождается человек, пустивший глубокие корни в родную землю.

Значительное место в структуре астафьевской «Оды» занимают ее «персонажи» — огородные культуры, которым писатель поет восторженные гимны. Первое место среди всех огородных растений отводит он спасительнице русского народа — многотерпеливой картошке, которая, по его мнению, «участью-долей схожа с русской женщиной». Ей, не раз спасавшей русский народ от голода и мора, он предлагает поставить памятник в России и поклоняться как «героине» национальной истории.

Лирические миниатюры и взволнованные строки посвящает автор «Оды» и другим традиционно русским огородным растениям: огурцам, маку, репе, брюкве, редьке, гороху, моркови, капусте, бобам, луку, чесноку, а также новым, которые на сибирском огороде в свое время были экзотами — тыкве, подсолнухам, кукурузе, помидорам, табаку, ягоде виктории. Удивительно плотен мир астафьевского огорода, вмещающий в себя десятки других растений: травы, цветы, кустарники. В произведении автор воспевает не только их полезность и красоту; каждое из растений имеет свою «биографию» в культуре, свое символическое значение, является источником поэтической образности в художественных текстах.

Но «Ода русскому огороду» не только овеяна идиллией жизни. Его второй герой — взрослый повествователь — познал ужасы и трагедию жизни. Увиденная им кошмарная картина разоренного войной огорода с черными вилками капусты на серой земле и мертвой женщиной с приколотым ножевым штыком к ее груди младенцем навсегда врезалась в его память и заслонила светлые картины детства. Смерть матери, убитой войной, символизирует здесь смерть самой Матери сырой Земли, оскверненной ее сыном-человеком, что позволяет сблизить финалы астафьевской «Оды» и поэмы Н. Клюева «Песни о Великой Матери».

Но все же концовка астафьевской книги не безнадежная. <….> На высокой патриотической ноте, соответственно избранному жанру, заканчивается астафьевская ода. Невозможно вернуть полноту бытия, счастье детства без возвращения к своим истокам. Поэтому и хочется лирическому герою

Это ощущение тепла родной борозды, запахов и красок земли возвращает нам «Ода русскому огороду», чтобы вернуться в мир детства, прикоснуться к истокам нашей национальной культуры.