Астафьев о любимом жанре

01 07 2024

На фото из фондов Библиотеки-музея В.П. Астафьева: Виктор Петрович и Мария Семеновна в Перми. 1967 год

60 лет назад, летом 1964 года, газета "Литературная Россия" опубликовала анкету, посвященную жанру рассказа, и пригласила ответить на ее вопросы писателей, литературных критиков и читателей. 

Вот какие вопросы были в нее включены:  

1. Какой тип рассказа Вы считаете ведущим сегодня и наиболее перспективным?

2. Чем, какими жанровыми особенностями в настоящее время отличается рассказ от очерка, с одной стороны, от повести или романа – с другой?

3. Ваше мнение о роли характера в рассказе?

4. Что Вы находите для себя, для своего творчества в сокровищнице классической новеллистики?

5. Какие рассказы последнего времени кажутся Вам наиболее интересными? Какие достоинства в понравившихся Вам рассказах особенно значительны для развития современного советского рассказа? Какие недостатки Вы считаете типичными, мешающими этому развитию?

***

В небольшой статье, предваряющей анкету, в числе молодых авторов, "активно работающих в жанре рассказа", назван и Виктор Астафьев. Эти писатели, отмечает издание, "подчас становятся в ряд с мастерами, завоёвывают большую популярность своей творческой работой". 

В номере "Литературной России" от 3 июля 1964 года на вопросы анкеты ответил Виктор Астафьев. Этот номер в электронном архиве газеты, судя по всему, не сохранился. Однако ответы на анкету Астафьев впоследствии развил до очерка "Рассказ - любимый жанр" (1967 год). Другое его название - "О любимом жанре". Именно под ним очерк вошел в Полное собрание сочинений 1997-98 годов (том 12). 

Разумеется, мы советуем прочитать астафьевские заметки о любимом жанре целиком. А пока публикуем фрагменты весьма объемного очерка. 

*** 

Речь пойдет о рассказе. О любимом жанре. И любимом не только мною. Надо бы подробно поговорить о стиле, языке и эволюции рассказа, о том, что способствовало его развитию и что сдерживало. Но, во-первых, я не силен в теории, а во-вторых, так много наболело, что прежде всего и говорить приходится о наболевшем.

Далеко не все рассказы, появляющиеся в периодике, я читал и читаю, но даже то, что прочитано и запомнилось, представляет собой отрадную картину по сравнению с тем, что было у нас в рассказе лет пятнадцать назад.

Одно лишь перечисление хороших и разных рассказов заняло бы, пожалуй, половину статьи. А ведь есть простая истина, что на голом месте ничего не вырастает. Разумеется, начало всех начал в литературе прошлого. Там у нас такие достижения в новеллистике, такие классные произведения малой формы, что учиться и учиться нам, черпать и черпать.

***

Перекинемся мысленно к концу сороковых — началу пятидесятых годов. На убыль пошел сделавший огромную работу рассказ, прямо нацеленный, боевой, экипированный незамысловато и просто, как солдат, без лишней «лирики», без обременительных красот, без тонкого анализа «сфер жизни». Рассказ подвига и горя, рассказ борьбы и стойкости характера, он часто писался с натуры, по горячим следам и шел в основном от устного, непосредственно услышанного или записанного рассказа. Склонность нашего народа к устному повествованию оказала и оказывает на русскую новеллистику наиглавнейшее влияние. И любовь читателей к этому жанру проистекает отсюда же — читатель и писатель как бы помогают рождению и совершенствованию друг друга.

Итак, рассказ военных лет сделал свою работу, начал отступать в сторону. Мудро и хитровато прищурясь, он как бы спрашивал: «Ну, ну, что вместо меня, грубошерстного, не очень складного, порой жестокого, последует?». Увы, на смену ему хлынул поток сладкой стряпни, облепленной медом, кремом, облитой сиропом, преимущественно розовым. А так как из крема, меда и сиропа пирога все-таки не состряпаешь, то начинка оставалась все та же. Но как его, милого трудягу-окопника, устряпали! Сколько на него пишущих мух насело! И сразу теории появились: это закономерно, так и должно быть, сухари солдатские надоели. Подай сладкого! Победители заслужили! 

***

Однако жива была и делала свою работу наша великая дореволюционная литература, литература тридцатых годов, военных лет. Она перемолола и перемелет еще не одно литературное поветрие, поднимала и поднимет не одно поколение писателей на своих крепких плечах, непоколебимых плечах, добавил бы я! Ей, именно ей, могучей нашей отечественной литературе, обязаны появлением такие превосходные писатели-новеллисты, как Юрий Нагибин, Сергей Антонов, Владимир Тендряков, Борис Бедный, а чуть позднее — Сергей Никитин и Юрий Казаков.

Много писалось, иной раз с иронией, что вот-де Антонов под Чехова работает, Казаков — под Бунина, а Нагибин — под Платонова.

<...>

Но вот что интересно: обвиняя этих писателей в подражании, а порой и прямо в эпигонстве, наша критика до сих пор не составила себе труда объяснить: а какое же влияние оказали они на современную новеллистику, как сумели пробудить, а потом и повести за собой (именно повести!) сначала жиденький, а затем все более крепчайший строй современных рассказчиков? 

Перво-наперво произошло это потому, что они начали писать хорошие рассказы. Разве забудешь номера «Нового мира», в котором появились такие рассказы, как «Дожди» Антонова, «Трубка» Нагибина, «Новый сотрудник» Бориса Бедного? Рассказы, которые и до сих пор составляют честь нашей новеллистике! Кроме того, в своих произведениях перечисленные авторы выступали так, будто им плевать, что рядом, в особенности в тонких журналах, сюсюкал дамский розовенький рассказец, они дали всем понять, что есть прекрасная русская новеллистика, где человек, его характер, его дела и страсти, его поиск смысла жизни и, наконец, русская природа — сущность всего. 

А если к этому добавить, что в рассказах этих писателей действовал и жил наш современный человек с близкими нам мечтами, страданиями и радостями, то станет понятен такой огромный, разом завоеванный ими интерес к своей работе.

«Им было хорошо! — слышал я не раз от нынешних рассказчиков. — Шаром покати было в рассказе. Сейчас бы попробовали!»

Что верно, то верно. Сейчас потруднее входить в литературу с рассказами. Сейчас тут такое соревнование! Но... Но опять же оно стало возможным благодаря работе и стараниям этих писателей. Они ведь не только писали рассказы. Они еще и отстаивали их, завоевывали им "печатную площадь" и внимание критики.

***

Современный писатель обязан проникнуть в глубь явления, зайти на него со всех сторон и семь раз отмерить, а потом уж отрезать. Всегда ли так у нас получается? Нет, не всегда, и далеко не всегда. Достаточно напомнить поток романов, повестей и рассказов о подъеме целины, где молодые герои только то и делают, что тушат горящие хлеба да замерзают в безлюдной степи. А их, между прочим, туда посылали не тушить и замерзать, а работать, поднимать целину, растить и убирать хлеб.

***

Не утверждаю и не берусь утверждать, что упрощенчество осталось на прежнем уровне. Нет, оно стало гибче, что ли, его иногда не сразу и обнаружишь — так оно покрыто изящной словесностью, недурно написанным пейзажем и даже грустноватым настроением, которое особенно успешно прикрывает фальшь содержания и уносит на волне своей от существа дела.

***

Мыслящий художник всегда шел от частного к социальному. Ремесленник же, зажмурившись, бежит от социального к частному! Плюхается на мелководье ремесленник — вода там теплее и неопасно, а нырни вглубь — еще водяной утащит!

***

В заключение мне хочется оговориться: я не претендую на исчерпывающий разговор о любимом жанре. И не
моя вина, что пришлось мне толковать о «больных» вопросах. Потребность в этом острейшая.