«Меня здесь зовут «Астафьева тетка». Воспоминания Анны Константиновны Потылицыной

08 марта 2022

На фото: Анна Константиновна Потылицына и Виктор Петрович Астафьев. Овсянка, август 1998 года.

Материал проиллюстрирован фотографиями из фондов Библиотеки-музея В.П. Астафьева. Их использование без разрешения правообладателя не допускается. 


Анна Константиновна Потылицына (урожденная Шахматова; 1913-2007) - тетушка В.П. Астафьева, жена его родного дяди (брата матери) Николая Ильича Потылицына (1911-1985). Анна Константиновна, как и Николай Ильич, родилась и всю жизнь прожила в Овсянке. 

С Виктором Петровичем ее связывали особенно близкие отношения вплоть до последних дней жизни писателя.

Анна Константиновна - прототип образа Нюрки-песельницы в повести «Последний поклон»; ее супруг Николай Ильич является прототипом образа Кольчи-младшего в «Последнем поклоне», затеси «Большой стратег» и других произведениях. 

Воспоминания А.К. Потылицыной были записаны в начале 2000-х годов В.Г. Швецовой, в то время - главным хранителем фондов Библиотеки-музея В.П. Астафьева. Сегодня они публикуются в отредактированном и сокращенном виде. 

Также советуем почитать воспоминания А.К. Потылицыной, вошедшие в книгу «...И открой в себе память», в которой собраны воспоминания о В.П. Астафьеве его земляков - жителей Овсянки и Дивногорска. 

Воспоминания Анны Константиновны Потылицыной, включенные в проект «Овсянка: семейные истории», мы озаглавили цитатой из ее рассказа - 

«Меня здесь зовут «Астафьева тетка»  

Я, Потылицына Анна Константиновна, родилась 23 января 1913 года в селе Овсянка. Родители мои были крестьяне. Отец рассказывал, что в сиротстве вырос, и мать так же. У матери один был братик, и мать их воспитывала. Еще какая-то была война тоже, чуть ни германска ли, и погиб моего дяди или моей мамы отец. Они остались сирота. Мама была Шахматова Анна Петровна, а папа – Шахматов Константин Федорович.

У нас семья считалась маленькая, потому что нас четверо ребятишек было. Старшая сестра – Ирина Константиновна 1905 года рождения. Брат был, Алексей Константинович 1908 года рождения, – погиб на фронте, хороший парень был. Дальше уж я иду. А четвертый, Александр Константинович, с 1917 года. Он учиться хотел, да его не принимали, в ФЗУ пошел и все. Отец-то помер в это время, он у нас и остался один. И нам-то помочь ему нечем.

А сдавал он в институт. Коля-то мой (Н.И. Потылицын, супруг Анны Констиновны. – Прим. ред.) приехал к нему – брат в общежитии живет, у туфли подошва отстала, а он кончает институт. Война уже была. Коля приезжает говорит: «Саша-то босиком ведь ходит». А мы как раз нетель сдали, и деньжонки у нас тут появились, и, значит, он говорит: «Купим катанки ему». Поехал купил ему катанки на зиму. Трудно ему жилось, войну захватил он.

Николай Ильич Потылицын, 1935-36 годы

***

Вот напротив, как мост Манский переезжаешь, на той стороне Енисея домики, вот там мы во время войны весь берег объехали. Как навигация, сейчас снимают навигацию там открыть (Н.И. Потылицын был бакенщиком. - Прим. ред.). Приедет начальство или вызывают в контору, что ты должен идти. Вот Серебрянка есть, Минжуль, мы открывали там навигацию. Между ними километров 30, как не больше. Потом обратно.

А я-то с дочкой Галей, она совсем маленькая была. А трое детей у нас схоронены. Жили плохо, как раз голод был – тридцать второй, тридцать третий годы. Мало их тогда выжило. Я уже на Мане работала с чужими мужиками. Есть нечего. Там дадут кусок – молодые, есть охота, наработаешься. А в войну-то все годы были голодные, считай. Военные эти налоги-то какие платили большие. Коровенку имели – масло сдавали, мясо сдавали. Если курицы есть, яйца отдай. Кое-как выжили. А теперь вот говорят: «Ой, худо!»

Вот мы с Виктором (В.П. Астафьев. – Прим. ред.). Он как хватил голоду и холоду, дак он не понимает вот это, что худо. Ну, сейчас, конечно, он зарабатывать начал. А сколь он пережил, он вот это помнит. Какой он голод пережил, какой холод.

***

Отец мой в 1932 году ушел из колхоза. Колхоз продержался до 1937 года. Я в колхозе два раза побывала: с отцом зашла, потом, когда отец ушел, и мы ушли, я пошла на сплав работать. А потом уж вышла за колхозника, пришлось вернуться в колхоз.

Муж мой Николай здесь родился, в Овсянке, Виктору Петровичу он дядя родной. Мать его, Виктора, была сестра родная моему мужу. А меня зовут «Астафьева тетка», потому что я одна осталась в его родне. Любима тетка. И он у меня любимый, он добрый. Бывает, может, что и горячий, не без того.

Они, Потылицыны, все горячие, но ненадолго. Могли и фугануть, и сказануть. А драться с женами никогда не дрались. У них все братья хорошие, моего-то мужа. Сказать вот – десять человек Катерина Петровна вырастила. Десять человек – и все мужики хорошие.

Анна Константиновна поздравляет В.П. Астафьева с 75-летием. Май 1999 года, Астафьевская библиотека

***

Когда отец ушел с колхоза, и мы с братом ушли. Брат учился. Институт закончил потом. Отец купил конишко. Мы уже разбрелись, надо работать. Я единолична была. Мне, наверно, шестнадцать годов. Уже пошла работать багром с чужими мужиками. С пилой на сплаве, работа тяжела. А когда на него взъелись, что он ушел да конишко купил, все сдал, как есть. Были лошади, были коровы– три или четыре. Лошадей было четыре, запрягали. Пашни немного было, наши заимки. Тележная дорога была и пешком ходили. Это сейчас далековато, а раньше было ничего.

Ну вот и давай, и давай его, отца-то. Его под кулачество и подвести-то нельзя, ничего у нас не было, домишко недостроенный.

Выгнали нас, и мы пошли. У нас все отобрали. Мама у меня помешалась. Отец тоже загоревал. В 1932 году он еще работал. В 1934 году умерла мама, а через год и отец.

Что у него было – своими руками все делал. Старый домишко вот этот. Только мы маленько начали подрастать, он этот дом поставил. Пять лет прожил в нем, не больше. Так не покрытый дом и остался. Он хотел красиво его покрыть – железом и покрасить. И вот он все это продал и купил на это конишко. Это же ужас! Сейчас этот дом в Слизневой, его перевезли. Я знаю, где он стоит. Зачем было изломать такой дом? Три или четыре дома у наших овсянских разобрали и увезли. Че-то все ломали? Народ был такой, со злости, что ли. Председатели наши были. Вот таких пошлют, что он и руководить не может, но начальник над деревней.

Домик Анны Константиновны в Овсянке

***

В школе я училась в Овсянке, а дале Овсянки никуда. У нас и родители родились тут, и выросли, и мы, и у мужа так же.

Школа, в которой я училась, находилась, где первый переулок по дороге, где Виктор Петрович живет. Вот этот переулок выходит прямо на первую школу. До той второй школы, которая потом в доме Астафьевых была, школа была у нас вот по Набережной. При школе была небольшая комната, как бы сторожка, там учительница жила. Она с отцом приехала. Я была любопытная, видать, росла, – к ним приходила в гости: что-то надо было мне с ними разговаривать. Она молоденькая была, поэтому отец и не пустил ее сюда одну. Они были люди городские. Нина Петровна учительница эта, я запомнила ее хорошо.

В школу я пошла, годов, наверное, в девять или в восемь. Потом была вечерняя школа, в этой же школе у другой учительницы. Ее я не помню. В вечерней, может, зиму, поучилась, и все. Подошли к жизни-то мы такой – началось раскулачивание. А когда у Виктора Петровича сослали стариков, вот тогда уж школа-то Астафьева была. (После раскулачивания семьи Астафьевых их дом был приспособлен под школу. – Прим. ред.).

***

Через дорогу от теперешнего домика Виктора Петровича его бабушка Катерина жила. Вот там большая была семья. Они занимали весь дом. Потом молодые парни армию отслужили, сразу же женятся – и свой дом у них. Грамотным он вышел (Речь о В.П. Астафьеве. – Прим. ред.), ему бог дал такой талант. Он вот пишет, ведь он все правильно пишет, нисколько не преувеличивает. Да еще ведь всех хуже прожил, ведь у него такое детство-то.

В.П. Астафьев среди родственников в Овсянке, на Фокиной речке. 

***

Когда я со своим сошлась – ни свадьбы, ничего не было, сошлись, да и все. Наше поколение сильно плохо прожили. Только начали жить, пускай бы в деревне, своим хозяйством – и вдруг этот колхоз и раскулачивание, все в одно время. Люди так бились, не знаю куда, в колхоз боялись идти. Которые не отдали все в колхоз, так у них отобрали. Выбора у людей не было. Есть такие, кто бросали дома и уезжали. Город близко. В город уехали, дома бросили.

У нас отцу сказал мой крестный: «Кум, бросай все на свете. Что можно, продавай, что нельзя, бросай!» Но из деревни боялись ехать в город жить.

Единолично-то совсем другая жизнь была. Советовались они: вот сегодня надо ехать, наши пашни далеко все-таки. Переезжали туда, там свой домик небольшой был, печка. Как дачи примерно. В земле они толк знали, и разумно, и хорошо, все у них вовремя было. И нами руководили: «Давайте, ребятишки, вот это вы сегодня должны сделать и вот это». Все было по порядку. А теперь… Вот сейчас у нас, например, весна. Мы тогда все бежали пилить дрова. Мы много дров заготовляли, зимой возили дрова продавать на базар в Красноярск. Возили на лошади, на санях, дорога хорошая по льду. У нас сильно коней любили мужики, все как есть на лошадях у них.

Отец уже к посевной готовится, там уже сеять начинает, а мы долго пилим. Потом отцу помогаем. Ну а там уже пошло полотье, это женское дело – полосы прополоть. В Петровке мужики уже пашут, землю на будущий год готовят. Все грядки здесь были, а там поля, картошка тоже там. Овес, пшеницу, всё там садили и там же оставляли. Некоторые и рожь, и гречку сеяли.

А.К. Потылицына, 1950 годы

***

Когда нас выгнали из дома, я уехала на Ману. Была еще не замужем, но потом вскоре вышла замуж за Николая, в 1934 году. Он в колхозе работал, а мы вольнонаемные ходили с Маны работать. Была в Скиту (Знаменский скит был основан в 1888 году, находился в устье ручья, ныне называемого Филаретовым. До появления церкви в Овсянке духовной жизнью в деревне ведал скит.. – Прим. ред.) и в церковь ходила и даже в ней жила, прямо в Скиту. А потом с Колей сошлись. В 36-37 годах мы в колхозе работали. У нас тогда в Овсянке посадили семь мужиков, которые в колхозе тоже работали. Вроде там целая партийная шайка. В начале 1937 года их посадили. Да их ни за что, просто надо было их выгнать, а сами на их места встали – кладовщиками и прочее. Всякую ерунду про них плели. Потом на суде заврались. В общем, им ничего не дали, нашим мужикам. И колхоз весь развалился. Увезли всех наших коней и коров в Есауловку куда-то. И дома. Домов много увезли. Вот и дом Астафьевых, школу, тоже увезли.

***

Я помню, я была лет шести-семи. Где-то это двадцатый год был. И вот, по-моему, в Троицу катер подошел. Приехала молодежь, все с наганами. Пьяным-пьяно. Они в вольной были одежде. И они давай поросят ловить, у кого бегают поросята.

У нас, где сейчас медпункт, до стоял пустой. И они собрали там мужиков на сходку. А вот че они говорили, я этого не помню. Но подняли они драку, стрельбу. Стреляли и в потолок, но, видать, не все были вооружены. Если бы все, они бы выбили Овсянку. Одного убили насмерть они овсянского и ранили двоих, кажется. Вот тут взяли мужики дробовичишки, свои ружьишки. И давай их понужать кто палками, кто чем. И разогнали. Некоторые успели на катер и уехали, а один переплыл Енисей с испугу и бежать. А уже стояли красные за Мининой примерно и речкой Караульной вышли. Они хотели нашу деревню всю поднять на воздух.

Говорят, и Колчак проходил через Овсянку, но я этого не помню.

Я помню, казаки шли, казаки ехали. Справляли им все: еду, мясо, сало. Я помню, у мамы печка топится, отца нету. Мы еще небольшие. И они: «Давай кормовать, давай». Она говорит: «Вот че есть, все вытащу, хоть обыщите!» Че было, она им поставила, что-то стала им говорить. А они: «Замолчи, а то сейчас в печку забросим тебя». Печка-то топится русская. А мы тогда под кровать забрались с испуга. Вот это врезалось в память.

***

Вот где стоит библиотека, там старенький был дом, тоже раскулаченных и сосланных. Наверное, есть он и на фотокарточках. А был там поссовет. И вот когда началась библиотека, я начала ходить туда. Там газета есть в библиотеке. Когда был праздник Овсянки, и вот я там много писала, кто выучился у нас в Овсянке. Астаховыхсемью я знала. Семья-то у них большая была. Они приезжие, не помню, в каком году приехали. Он был кузнец хороший. И дети все хорошие. Все выучились. Друг друга уже учили, так сказать, помогали.

А.К. Потылицына, начало 2000-х

***

Дочь у меня, Галина Николаевна Краснобровкина, работала в институте, в проектном в красноярском. Инженер какой-то, я путем-то не расскажу теперь. Она заканчивала техникум в Красноярске. Муж был летчик у ней. Прожили они годов семь или восемь, разошлись. (Галина Николаевна Краснобровкина - директор Мемориального комплекса В.П. Астафьева в Овсянке. - Прим. ред.)

Часто ко мне приезжает сын Юра. Юра работает тоже у хозяина на алюминиевом, крановщиком. Работа тяжелая, пыльная, вредная. Зарабатывают не сильно. Ему вот будет 55 лет в субботу. Говорит, что хлопочет уж че-то по пенсии. Дак не знаю, что у них получится как? Теперь ведь везде крутят, лишь бы не платить. Тут вот начальник: «Зачем тебе пенсия, пенсию-то будешь получать, мы тебя и уволим». Какое ихно дело. Работать будет. Получать будет государственное, не его ведь.

У Юры семья. Жена- врач, Галина Михайловна Потылицына, преподаватель в мединституте. Сын психиатр, Роман Юрьевич. И еще внучка, двадцать первый год ей, тоже институт уже кончает, Василина Юрьевна. Семья очень хорошая у них.

А.К. Потылицына с сыном, внуком и правнуками

Роман тот бедненький, у них же сильно плохо платят врачам. Умница, хороший такой. И Сережа такой. Он книгам торгует, магазинчик какой-то есть у него. Юре тут говорю: «Юра, ты бы хоть свозил меня в город. Я, наверно, у вас года два не была». Он говорит: «Годов пять не была, вот сколько». Юра у меня тоже добрый. У меня добрые ребятишки, добрые, хорошие. И отец был добрый, гостеприимный. Он сказал бы: «Ну, ты че сидишь-то, че чай-то не налаживаешь, ты че поесть-то». Это уж первым долгом. У нас вот так было у всех. И у нас в нашей семье родной, и туда вышла – и там такая же простота. Екатерина Петровна – простая она была, только она серьезна была. Но серьезна как, все-таки десять человек их вырастить надо.

А.К. Потылицына в доме Екатерины Петровны Потылицыной - бабушки В.П. Астафьева. 2001 год

Раньше внучата были здесь всегда. А нынче не едут ни один. Вот сяду вот так и подшибусь. Другой раз и заплачу. А потом думаю, да че я, дура, плачу-то, не едут – и хорошо, что не едут. Значит, у них все хорошо.

Тэги: Потылицыны, Астафьев, раскулачивание, Мана, сплав, овсянская школа, история Овсянки, Шахматовы, Астаховы, Знаменский скит.