Наука по понедельникам. Услышать музыку Астафьева...

14 05 2023

На фото из фондов Библиотеки-музея: В.П. Астафьев на детском абонементе библиотеки. 1999 год

Астафьев и музыка - тема вечная. К ней мы не раз обращались в проекте "Наука по понедельникам", а сегодня делаем это снова. Во многом потому, что мысли, высказанные в статье кандидата филологических наук Натальи Львовны Шестаковой "Музыка в прозе Астафьева", перекликаются с замыслом нашего недавнего события - праздничной встречи "Виктор Астафьев: музыка жизни", посвященной 99-летию писателя. 

Статью Н.Л. Шестаковой мы цитируем по сборнику "Виктор Астафьев и духовное возрождение России". Материалы Международной  научно‐практической конференции.  Омск, 29–30 ноября 2011 г." Сборник подготовлен кафедрой современной русской литературы и журналистики Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского. 

Н.Л. Шестакова. "Музыка в прозе Астафьева"

В сознании современников Астафьев и музыка неразделимы. Когда мы вспоминаем Виктора Петровича, то не можем не отметить его любовь к музыке и знание ее – классической и народной.

Так, в своей анкете он назвал любимых композиторов: Мусоргского, Свиридова, Баха, Верди.

Люди, знакомые с писателем лично, отмечали музыкальный слух, лирический дар, которыми щедро наделила его природа.

«Наиболее любимая мною из астафьевских книг – «Затеси», самая, мне кажется, его светлая, самая поэтичная <…>. И я подозреваю, что именно этой из всех его книг достанется самая долгая и счастливая жизнь», – таково мнение Александра Астраханцева, назвавшего себя младшим коллегой и современником Астафьева, «знакомым с ним ровно двадцать лет» [2].

Говоря о музыке в прозе Астафьева, следует выделить два аспекта. Это собственно музыкальные произведения в структуре текста и музыкальные ассоциации, вызываемые художественным словом, его звучанием, соответствующей синтаксической структурой, особой ритмической организацией текста и т.д. Обе темы заслуживают внимания и серьезного изучения, чего, конечно же, нельзя сделать в рамках статьи. Однако без понимания музыкальных кодов, которые вольно или невольно автор вкрапляет в ткань произведения, невозможно до конца осмыслить прочитанное и постичь тайны мастерства Астафьева.

Обратимся к тому, что лежит, как говорится, на поверхности, – к содержанию лирического цикла «Затеси». Уже перечисление заглавий рассказов и миниатюр напоминает программу концерта, поскольку в них звучит музыка: «Мелодия», «Хрустальный звон», «Раньше здесь звонил колокол», «Щелкунчик», «Аве Мария». Встречаются среди названий указания на авторство («Шопениана», «Мелодия Чайковского»), ссылки на жанр («Тоска по вальсу», «Последняя народная симфония» – название «тетради 6» и одноименного рассказа в ней). Заглавия отвечают на вопросы «кто поет?» («Поэты поют») и «кого поют?» («Есенина поют»).

Редко встретишь у Астафьева рассказ без музыки, без песни. Это связано с фольклорным сознанием писателя, с детства впитавшего народные традиции, в том числе музыкальные. Герои Астафьева поют и лирические народные песни (русские, украинские, цыганские), и блатные песни, и частушки, и романсы, и авторские лирические и военные песни. Есть в цикле «Затеси» произведения, в которых строка из песни вынесена в заглавие, например: «Зачем меня окликнул ты?», «Ах ты, но-о-очень-ка» («Ах ты, но-о-очень-ка, / Но-оочка те-о-омная…» Я забыл о своем напарнике, о рыбе, которую пора спускать в котелок, обо всем на свете. Унимаются кулички, замирает все вокруг, только темная ночка слушает, как я славлю ее» [1], или «Миленький ты мой» («А в приморском парке, под цветущей акацией, до самого утра, ежась от холода, все будут сидеть те двое, отрешенные от людей и от мира, и он будет петь ей песню о том, что ни женой, ни сестрой не возьмет ее в далекую страну…» [1].

Как видим из названий и последних строк рассказов, тексты имеют кольцевую композицию, а песня играет и структурную, и семантическую роль. Нельзя в прозе Астафьева ни заменить, ни убрать не только фразу, даже слово – нарушается гармония, исчезает мелодия. Когда читаешь, например, рассказ «Есенина поют», возникает понимание того, что не слова песни вкрапляются в ткань рассуждения, а размышления автора неожиданно прерывают песню, даже не прерывают, нет, а живут параллельно в его сознании, переплетаясь с песней, взаимопроникая: «Над окошком месяц. Под окошком ветер. Облетевший тополь серебрист и светел…» Сколько собственных ощущений («от пальцев ног, рук, от корешков волос, из каждой клеточки тела поднимается к сердцу капелька крови <…>, наполняет слезами и горьким восторгом, хочется куда-то побежать, обнять кого-нибудь живого, покаяться перед всем миром…» [1], сколько чувств, добрых устремлений пробуждают в душе эти бесхитростные слова и мелодия! Лирическому герою хочется «утешить», «пожалеть» и «обнадежить» голосистых «песнопевец», которые «с тихим вздохом ведут и ведут про месяц за окошком, про тальянку, что плачет за околицей» [1].

Так, обращением к тальянке, а значит, к песне, завершается первый эпизод рассказа. Звучит вывод – фраза, стоящая особняком, выделенная Астафьевым в отдельный абзац: «Какая очищающая скорбь!»

Начало второго эпизода построено на антонимии песне: «На дворе нету месяца». А дальше размышления о погоде, которая так важна для сельчанина-хлебороба, и роли песни в его жизни. Русский человек всегда поет: и в горе, и в радости, и в поле, и на отдыхе. «И голоса единого не слышно. Ничего не слышно, ничего не видно, отдалилась песня от села, глохнет жизнь без нее», – заключает автор.

Следующий эпизод – рассказ о тяжелой жизни старушек, чьи дети давно выросли, разъехались и приезжают на отдых летом. А зима «и вовсе отрежет их от мира. Пробовали на лыжах – падают, стары больно» [Там же]. И новая строка-абзац, как вздох между куплетами, как всхлип: «Плачет тальянка, плачет» [Там же]. И далее: «Только не там, не за рекою, а в моем сердце» – фраза, связывающая третий и четвертый эпизоды.

Повествование о тяжкой вдовьей доле Анны, «молодой годами и старой ликом женщины», заключают горькие раздумья: «Кричи людей зимней порой – не докличешься…». И снова звучит песня: «Дальний плач тальянки, голос одинокий…» [1].

Так постепенно автор подводит своего читателя к размышлению о С. Есенине, об одиночестве поэта, о его творчестве, о том, «почему так мало пели и поют у нас Есенина-то? Самого певучего поэта!», почему, несмотря ни на что, тянулась и тянется к его стихам русская душа. «За окошком месяц…» Тьма за окошком, пустые села и пустая земля. Слушать здесь Есенина невыносимо» [1]. Подводит к мысли о Родине: «Я и сам когда-то пел не уставая: где ты, моя липа, липа вековая?» И в самом деле, где ты, наша липа, липа вековая? Теплый очаг? Месяц? Родина моя, Русь – где ты?»

В ткани повествования переплетаются жизни старых одиноких людей, умирающих деревень и России, которая «лежит без конца и края, в лесах и перелесках, среди хлебов и льнов, возле рек и озер, с умолкшей церковью посередине, оплаканная русским певцом». Кульминация рассказа: «… умолк за деревней трактор. И Россия» – звучит призыв, как панацея от бед: «Смолкни, военная труба! Уймись, велеречивый оратор! Не кривляйтесь, новомодные ревуны! Выключите магнитофоны и транзисторы, ребята! Шапки долой, Россия! Есенина поют!»



"Есенина поют". Исполняют артисты театральной студии "Мечта" школы №6 г. Канска - лауреаты 1 премии в номинации "Театрализованная постановка" (возрастная группа 14-17 лет) фестиваля "Астафьевская весна 2023"


 Некоторые тексты Астафьева, на первый взгляд, не имеют ничего общего с музыкой. Однако структурой своей такие рассказы напоминают песню. Например, в «Хлебозарах», как в песне припев, звучит рефреном: «Зарницы. Зарницы. Зарницы». А в «Домском соборе», кроме рефрена «Дом… Дом… Дом…», «Домский собор! Домский собор!», читатель слышит пение органа и окружающего мира. Ключевые слова выполняют и структурообразующую функцию, объединяя «куплеты» в единый текст: «Домский собор, с петушком на 88 шпиле. Высокий, каменный, он по-над Ригой звучит. Пением органа наполнены своды собора <…> Зачем так напряженно и трудно живем мы на земле нашей? Зачем? Почему?» Дом. Дом. Дом…», «Пусть <…> унесут люди в сердце музыку гения, а не звериный рев убийцы. Домский собор! Домский собор! Музыка! Что ты сделала со мною?», «…и жизнь, и смерть. Домский собор. Домский собор»… Отдельные фрагменты наделены ритмом стиха: «Дом. Дом. Дом…Благовест. Музыка. Мрак исчез».

О поэтичности прозы Астафьева, а следовательно, о ее музыкальности вряд ли можно сказать лучше, чем сделал это Александр Астраханцев: «Тексты Астафьева по большей части и в первую очередь – поэтическая проза. Чтобы живописать словом, передать словом аромат цветка, красоту пейзажа или человека, он умеет использовать все имеющиеся художественные средства языка, что в прозе вообще встречается довольно редко – этим больше занимаются стихотворцы; он просто захлебывается от удовольствия, пользуясь всеми этими средствами сразу; он получает наслаждение от музыки слова, от музыкальности и ритмики фразы; он виртуозно владеет звукописью, аллитерациями» [2].

В подтверждение своих слов Астраханцев приводит два примера звукописи Мастера – «оба из одного короткого рассказа «Тихая птица» (из цикла «Затеси»). Описание вороны, например, сопровождается звонкими, «каркающими» звуками. И заключает: «Уверяю: это не случайно получается – это достигается кропотливой работой над фразой, поиском нужного слова, пробой вариантов. Это, как правило, самая трудная, самая мучительная часть писательской работы, об изнурительности которой, кстати, он сам часто говорил, от которой страшно уставал...» [2].

О первичности звука говорил еще В. Маяковский. Делясь своими секретами, он сообщил, что вначале ходит по комнате, пока не услышит звук, не почувствует ритм рождающегося стиха. Лишь потом ритмично повторяющиеся звуки сами собой обретают словесную форму. Об этом же узнаем от Астафьева: «Слова без звука нет. Прежде чем появиться слову, возник звук».

В кропотливой работе Астафьева над словом убеждают даже те немногие астафьевские строки, которые уже процитированы. Поэтому не случайно все его произведения музыкальны.

У каждого из нас свой Астафьев и своя музыка. Некоторыми музыкальными ассоциациями, навеянными его прозой, решила поделиться.

Читаем: «Пестрый лист. Красный шиповник. Искры обклеванной калины в серых кустах. Желтая хвойная опадь с лиственниц. Черная, обнаженная в полях земля под горою. Зачем так скоро?!» [2]. Крошечный, с точки зрения количества слов, текст. Колоссальный, с позиции философии, смысл. Это миниатюра «Мелодия». Она вызывает в моей памяти «Поэтическую картинку» Э. Грига, где первая часть исполняется очень тихо, но подвижно. В тексте «Мелодии» динамика обеспечивается благодаря нанизыванию назывных предложений, а тишина и гармония проистекают из семантики «подготовка к зимнему сну». Равновесию в природе соответствует примерно одинаковое количество звонких и глухих согласных в отрывке. И неожиданный поворот. Кульминация: «ff – очень громко, соn fuoco – c огнем», а в тексте – риторический вопрос-восклицание, звучащий с надрывом… «Мелодия» Астафьева на этом аккорде не умолкает, она повторяется вместе с музыкой Грига, как повторяется смена времен года в природе, как продолжается человеческая жизнь, то размеренная, то кипучая от первого крика до последнего вздоха.

«Последняя народная симфония». Почему вдруг Астафьев, знаток и ценитель музыки, соединил в названии фольклорное и авторское? Возможно, хотел подчеркнуть значительность, многогранность, фундаментальность народной музыки. Какие музыкальные ассоциации после прочтения? «Полонез» Огинского: в нотах есть подзаголовок – «Тоска по Родине». Рискну процитировать рассказ целиком: «Когда я смотрю и слушаю по телевидению дивное действо под названием «Играй, гармонь», меня всегда душат слезы. А душат меня слезы не только от восторга, но и от горестного сознания того, что братья Заволокины вместе с остатками нашего замороченного народа творят последнюю радостную симфонию России. «А Русь в сиреневом дыму и плачет, и поет», – не раз про себя повторил я слова поэта, слушая русскую гармонь, а она переборы льет-заливается, а из груди стон: «Да куда же? Зачем? Почему все это уходит?!» И братья-крепыши, сибиряки, и подвиг их творческий ужли напрасны? Где, из чего взять веру в завтрашний день, ведь она без народной музыки, без пляски, песни и радости невозможна. Сброд и шпана рождают сбродное злобное искусство, народ – народное, ликующее. Где же наш народ? Куда он улетел? Куда уехал? Убыл надолго ли и песни с собой унес?» [1].

Хочется верить, что проснется наш народ, «исполненный сил», заменит стон на песню, и создаст еще много светлых, жизнеутверждающих мелодий, и возродит старинные напевы, и не забудет тех, кто воспевал его, кто был и навсегда останется его сыном, и не забудет уроков истории, отраженных, в том числе, и в музыке прозы Виктора Петровича Астафьева.

Литература

1. Астафьев В.П. Затеси. 
2. Астраханцев А. О В.П. Астафьеве, человеке и писателе.